Хэл проснулся, и на душе у него было печально, но он больше не чувствовал себя оцепеневшим, мертвым.

Он был жив — и будет жить, пока его не убьют.

Теперь он верил в слова, сказанные когда-то Сэслик: «Для всадника не будет никакого "после войны"».

Как ни странно, он почувствовал себя намного лучше, чем чувствовал все это время — с тех пор, когда увидел гибель своей подруги.

— У меня есть идея, — сказал Хэл. — Думаю, нам следует устроить праздник.

— Праздник? — точно не веря своим ушам, переспросила Хири.

Они сидели в ее спальне. Хири терпеть не могла рано вставать, так что Хэл, закончив утреннюю пробежку, обычно приносил ей поднос с гренками, которые она предпочитала есть без масла, и чашкой травяного чаю.

Почему-то ни один из них не пытался соблазнить другого, не заходя дальше почти братского объятия и легкого касания губ вечером, перед тем как ложиться спать, и в качестве утреннего приветствия.

— Праздник зимнего солнцестояния, — сказал Хэл.

— Ты с ума сошел.

— Вовсе нет.

— Сэр Хэл, любовь всей моей жизни, у вас мозги как у ягненка. Все только и знают, что жаться поближе к камину, мечтая о весне. А этот замок — да и вообще вся здешняя округа — не слишком счастливое местечко. Война обошлась нам всем слишком дорого.

— Вот именно. Поэтому и нужно устроить праздник.

— Ты не из тех, кто устраивает праздники, — подозрительно сказала Хири.

— А кто из тех, кто их устраивает?

— Сэр Том. Я.

— Вот и хорошо. Ты и займешься его устройством. Все равно у тебя больше денег, чем у меня.

— Угу, — согласилась Хири. — Если тебе непременно нужно устраивать дурацкий праздник, чтобы все сидели, злобно глядя друг на друга и думая о старых междоусобицах или о... о людях, которых здесь нет, то изобрети что-нибудь такое, чтобы все сложилось как надо. Спелось, как сказал бы сэр Том.

Хэл ухмыльнулся.

— Если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, то это была порочная улыбка, — заметила она осторожно.

Он пошарил в кармане рубашки.

— Вот тебе приглашение. Ты должна будешь появиться на празднике в том, что на тебе было, когда ты получила это приглашение.

— В этом?

Под теплой накидкой на ней не было ничего, кроме почти прозрачной ночной сорочки.

— Вот тебе еще два приглашения для кого-нибудь другого. Нужно только выбрать подходящий момент, — сказал Хэл, — и мы немало повеселимся.

На ее губах мелькнула улыбка.

— А ты?

— Когда я, — сказал Хэл, — получил свое приглашение от лихого всадника, на мне как раз была парадная униформа. Ха-ха-ха!

— Пожалуй, ты не такой уж и сумасшедший. А может, и сумасшедший. Я никогда не думала, что ты можешь прийти ко мне с подобной идеей.

— Я и не мог... раньше, — сказал Хэл, улыбнувшись. Хири отвела глаза.

— Ну и кого мы пригласим на праздник? Местную знать?

— Всех.

— Всех?

— Слуг, крестьян, жрецов, щеголей, простофиль. Всех.

— Всю округу?

— Дедушек, бабушек, младенцев, ребятишек, даже овец, если тебе взбредет в голову.

— Так что мы там говорили о твоем сумасшествии?

— Ах да, — сказал Хэл. — Еще два момента. За каждое украшение, которое захотят надеть гости, нужно будет принести монетку: медную, серебряную, золотую. Они пойдут в фонд госпиталей.

— Хм. Тогда кое-кто придет вообще без украшений.

— А другие нацепят на себя гору безделушек, — пожал плечами Хэл. — И еще. Каждый должен будет принести с собой что-нибудь съестное.

— А это зачем?

Хэл принялся тщательно подбирать слова.

— Когда ты разделил с человеком его еду, то вряд ли будешь ненавидеть его. По крайней мере, с прежней силой.

Он вскочил на ноги и тут же поморщился.

— Хей, хей, вот будет веселье!

Широкая улыбка сверкала на его губах — но не в глазах.

С каждым днем тренировки Хэла становились все более напряженными.

Под конец они стали включать в себя утреннюю зарядку, а затем двухмильную пробежку в любую погоду.

Временами он отыскивал какую-нибудь из одичавших, давно забывших о том, что такое всадник, лошадей и без седла, с одной веревочной уздечкой скакал по унылым окрестностям.

Он завязал дружбу — а если и не дружбу, то хотя бы знакомство, благодаря кусочкам сахара, — с совершенно дикими горными пони и время от времени гонял их по простиравшимся во все стороны торфяникам, через чахлый лесок — или они гоняли его.

Иногда он вылавливал кого-нибудь из местных и вручал им свои приглашения. Их ответная реакция неизменно доставляла ему удовольствие: от изумленного остолбенения до грубости и откровенного хохота.

После ленча и короткого отдыха он начинал настоящую тренировку. Сначала делал разминку, потом взбегал по одной из наклонных дорожек до парапета, где делал еще один комплекс упражнений, после чего сбегал по дорожке вниз. Так повторялось пять раз.

Затем шла самая трудная часть, когда он взбирался вверх и спускался вниз по канату с завязанными на нем узлами, разрабатывая раненую руку.

Хири, пришедшая как-то раз посмотреть на него, поежилась и вернулась обратно к одному из пышущих жаром каминов в главном зале.

День, на который назначили праздник, выдался теплее обычного, а с моря дул почти тропический южный ветер. На миг это напомнило ему Южный океан и — смерть, но он заставил себя не думать об этом.

Он облачился в парадную форму, которую Хири спрятала в его сундуке вместе с медалями, занимавшими теперь половину груди. Он же, исполнив свою угрозу, вынудил Хири надеть ночную сорочку, хотя и позволил ей схитрить, разрешив накинуть сверху шелковый купальный халат.

Потянулись гости, кто поодиночке, кто целой деревней сразу. Некоторые поступили честно и явились в том, что было на них надето, когда они получили приглашения, другие же явно пошли на хитрость и нарядились в самое лучшее.

С таких один из слуг леди Хири собирал штрафы, складывая монетки в резной ларчик, принадлежавший еще ее прадеду.

Повара забирали у гостей еду, спрашивая, не будет ли особых указаний, как ее подавать.

Вдруг Хири ахнула.

— У нас же нет оркестра!

— А вот и есть! — возразил Хэл, указывая на трех женщин и двух мужчин с незамысловатыми крестьянскими инструментами. Их руководитель был обернут полотенцем, поскольку приглашение застигло его в бане.